Чтобы общественное мнение изменилось,

требуется постоянная компетентная информация.

По закону все сведения о посещении психиатра,

о том, что ребенок имеет диагноз,

строго конфиден­циальны,

и врачи несут персо­нальную ответ­ственность за их разглашение.

«Психиатрия», «детская психиат­рия» — для многих эти слова звучат пугающе. Но как утверждает гость нашего журнала директор Центра ме­дико-психологической помощи ребен­ку и семье, врач-психиатр Игорь Кон­стантинович ШАЦ, детская психи­атрия — «такая же отрасль клиниче­ской медицины, как педиатрия», к ней надо относиться так же — с довери­ем и надеждой на помощь. Игорь Кон­стантинович любезно согласился от­ветить на наши вопросы.

— Игорь Константинович, как Вам, детскому психиатру, видится состояние детской психиатрии се­годня? Изменилось ли что-то в этой области за последние 10—15 лет?

— Безусловно, изменилось, причем в лучшую сторону. Детская психиатрия сегодня больше, чем раньше, открыта для  сотрудничества со специалистами других областей — психологами, пси­хотерапевтами, педагогами. Вначале 80-х, когда я начинал работать, было очень сложно — педагоги меня не понимали. Сегодня многое изменилось; наверное, педагоги стали более гибки­
ми... Положительно и то, что большее внимание стало уделяться семьям, где есть дети с проблемами. Например, когда я работаю с ребенком, то обяза­тельно провожу несколько встреч и с другими членами семьи. Весь мир так работает.

—  Изменилось ли отношение в обществе к детской психиатрии?

—  Думаю, что в целом да. Мы стали более про­свещенными и цивилизо­ванными, познакомились с зарубежным опытом. Во многих странах давно привыкли к тому, что лю­бой семье необходимо иметь своего семейного психиатра или психотерапевта. Это значимо для семьи, и это оправданно. Но далеко не все у нас к этому готовы на практике.
Весьма распространено, например, мнение, что детская психиатрия — это что-то ужасное и от
нее надо держаться подальше. Но это ведь такая, же отрасль клинической медицины, как, напри­мер, педиатрия (к тому, же в 1993 году вышел очень, с моей точки зре­ния, прогрессивный за­кон о гарантиях оказания психиатрической помо­щи; он юридически защищает больных людей и гарантирует им конфиденциальность).

Вероятно, мы, врачи, сами виноваты в том, что отно­шение общества к психиатрии насто­роженное, — мало занимаемся просве­тительством. Думаю, что ваш журнал многое мог бы сделать в этом направ­лении. Чтобы общественное мнение изменилось, требуется постоянная ком­петентная информация. Иногда же с экранов телевизоров звучат абсолют­но безграмотные вещи.

В какой-то момент стало модным показывать больных, брать у них интер­вью. Где конфиденциальность? Больной имеет на нее право. К счастью, мода прошла, но хотелось бы, чтобы осталась заинтересованность общества в оказа­нии помощи психически больным де­тям, а их не так мало. Их надо социаль­но адаптировать, помочь им стать пол­ноценными членами общества.

—Правда ли, что многие психи­ческие заболевания «помолодели»?

—Да, к большому сожалению, при­ходится это констатировать. Появи­лись формы заболеваний, которые раньше либо встречались в более стар­шем возрасте, либо вообще не встре­чались у детей и подростков. Так, МДП (маниакально-депрессивный психоз) уже диагностируется у шестилетних детей, а в старых учебниках написано, что до 15—19 лет такого не бывает.

Кроме того, появились формы заболе­ваний, несвойственные детскому воз­расту, формы с измененной клиниче­ской картиной — характерной для бо­лее старшего возраста.

—В чем, как Вы считаете, при­чина этого?

—А почему инфаркт у 30-летнего человека уже не вызывает изумления?
Интенсивность жизни возросла, сле­довательно, увеличилось количество стрессорных  факторов, повысилось психическое напряжение. К детям предъявляются слишком жесткие
требования; нельзя исключить и кон­центрацию генетических заболева­ний. Это очень трудно объяснить...
Впрочем, есть, на мой взгляд, и пози­тивное объяснение: организация пси­хиатрической помощи детям стала более адекватной современным усло­виям, лучше стала диагностика.

—Родители часто жалуются, что ребенок, который впервые по­шел в детский сад, вдруг начинает постоянно болеть, например ОРЗ. Как бы Вы объяснили это?

—Причины этого разные. Но надо учесть и то, что под различные сома­тические заболевания часто маскиру­ются и невротические расстройства.
Есть так называемая категория пси­хосоматических заболеваний. Напри­мер, бронхиальная астма может иметь психическую природу. В этом случае надо обратиться к специалис­ту — психиатру, психотерапевту.

—А психолог разве не может тут помочь?

—Большая часть психологов мало ориентирована на практическую по­мощь. Психологи чаще всего занима­ются диагностикой. Хотя в настоящее время, работают десятки блестящих клинических психологов, но консультация врача-пси­хиатра безусловно необходима. Поэто­му не нужно пускать родителей по кру­гу: педиатр, невропатолог, психолог — и наконец ребенок попадает к психиатру.
Давайте избавляться от ложной стыдли­вости: если ребенка необходимо показать психиатру, это надо делать.

—Однако родите­ли все-таки боятся ог­ласки.

—Как я уже говорил, по закону все сведения о посещении психиатра, о том, что ребенок име­ет диагноз, строго кон­фиденциальны, и врачи несут персональную от­ветственность за их разглашение. Исключения составляют случаи судеб­ной практики, когда ре­бенок задействован как-либо в процессе дозна­ния (как потерпевший, например): в интересах следствия (без оглаше­ния в зале суда) допусти­ма огласка диагноза для следствия и суда. Суще­ствует закон о профессиональной тай­не, в соответствии с этим законом все специалисты, в том числе и педагоги, которые по роду своей работы могут знать о диагнозе и о самом факте об­ращения к психиатру, несут ответ­ственность за разглашение этих све­дений.

—Вправе ли родители знать ди­агноз ребенка?

—Конечно, вправе, но название ди­агноза мало что дает, кроме страха и от­рицательных переживаний («ничего не понимаю»). Я сторонник того, чтобы родителям объяснялась суть заболева­ния ребенка: в чем оно проявляется, причина (если известна), чем заболева­ние грозит (прогноз), каким должно быть лечение, как болезнь может раз­виваться, и самое главное — что долж­ны делать близкие, чтобы помочь ребен­ку, а не усугубить проблему. Сотрудни­чество семьи и врача — залог успешно­го лечения. Родители подчас не понима­ют, что от их активной, заинтересован­ной работы с ребенком зависит поло­жительный прогноз развития заболе­вания; они стараются снять с себя ответственность за ребенка и перело­жить ее на врача. Я иногда по многу ча­сов объясняю родителям, как они дол­жны вести себя, чтобы не навредить ре­бенку, а помочь. Они послушают, поки­вают, а потом говорят: «Мы все пони­маем, но таблетку-то вы выпишите, доктор, чтобы ребенок был спокойнее». Здесь можно говорить честно: если вы (все члены семьи) не будете принимать участия в помощи ребенку, я не решу этой проблемы, т. е. моя помощь будет малоэффективна.

Между прочим, в случаях, когда речь идет о невротических расстройствах у ребенка, помощь требуется нередко в первую очередь родителям.

—И Вы оказываете ее?

—Да, конечно, определенные ме­роприятия мы проводим со всей се­мьей.

—Приходилось ли Вам работать с интеллектуально одаренными детьми? Правда ли, что у них есть риск (в прогнозе) нервно-психи­ческих нарушений?

—Безусловно, часть интеллектуаль­но одаренных детей имеют своеобразие в развитии, характере, что иногда вы­ливается потом в психическое заболе­вание. Фатальной связи между интел­лектуальной одаренностью и психиче­ской патологией, конечно, нет. Но меня, как психиатра, более 20 лет работающего с детьми, больше настораживают дети с опережающим развитием, неже­ли с некоторым отставанием в разви­тии.

—Очень многих волнует, как воспитывать ребенка в условиях, когда меняются приоритеты обще­ства, когда ценность семьи падает. Что Вы можете сказать по этому
поводу?

—   Я   думаю,   что   у   общества достанет чувства самосохранения, что­ бы сберечь институт семьи и всячески его поддерживать. Если же мы потеря­ ем семью как ценность, то вообще все разрушится. Другое дело, что разными людьми очень по-разному понимаются семья и ее функции: иногда все сво­дится к чисто экономическим отношениям. Но семья-то важна прежде все­ го как институт, воспитывающий детей. Ребенок впитывает в себя ценности, которые исповедует семья. И ду­маю, что не следует противопоставлять духовные ценности и финансовое бла­гополучие. У нас долгое время куль­тивировалось неверное отношение к деньгам: деньги — это не важно. Важно. И я, например, хорошо отношусь
к тому, что дети в период школьных каникул зарабатывают деньги — чест­ным трудом. Труд и зарабатывание де­нег обогащают жизненный опыт, раз­вивают различные навыки, в том чис­ле и социальные, а главное — повыша­ют самооценку ребенка. Но важно при этом, чтобы деньги не стали единственной целью человека, са­моцелью.

—Что бы Вы посо­ветовали читать роди­телям по проблемам психического развития
ребенка? Чему отдать предпочтение?

—Сейчас такое коли­чество литературы, что в ней плохо ориентируются даже специалисты. Я бы посоветовал в первую оче­редь читать художествен­ную литературу, и обяза­тельно всей семьей! Се­мейное чтение — это тоже своего рода психотерапия, способ общения, принося­щий положительные эмо­ции. Также очень полезно почитать книгу Януша Корчака «Как любить ре­бенка», книгу «Психотера­пия для всех и для каждо­го» В. Е. Кагана.

—Игорь Констан­тинович, позвольте напоследок задать фило­софский вопрос. Что
такое, по-вашему, дет­ство?

—Детство?.. Это са­мый трепетный и непов­торимый эпизод нашей жизни. Хотя любой отре­зок жизни уникален, дет­ство — это все же нечто особенное. В детстве мы непосредственны и искренны, что, к сожале­нию, с возрастом теряем.
И поскольку ребенок не­ самостоятелен, зависим, беззащитен и очень ра­ним,  взрослые просто
обязаны создать условия, в которых он будет чув­ствовать себя защищен­ным и,  соответственно, счастливым.